Ради хлеба

25 октября, 2010, Размещено admin 13:12 | No Comments

Зачастую проблемы хлеборобов приходится Тамаре Николаевне Коноваловой решать прямо в поле.

«Предметом особой заботы райкома партии является дальнейшее совершенствование организации производства и стимулирования труда в колхозах и совхозах. …Большое внимание уделяется внедрению хозяйственного расчета и коллективного подряда. …Это позволило ликвидировать обезличку в использовании земли, способствовало повышению заинтересованности работников в увеличении производства продукции при меньших затратах труда и средств».

Из постановления ЦК КПСС «О работе Глазуновского райкома партии Орловской области по выполнению решений майского (1982 г.) Пленума ЦК КПСС».

I

Это было весной. Мы встретились в Орле, в обкоме партии. Держалась она строго и неприветно, всем видом давая понять, что временем для бесед не располагает.

— Опять эти журналисты,— сказала она с досадой.— Едут и едут.

Но когда мы сели в машину и выскочили за город, когда навстречу побежали знакомые избы деревень, зеленые перелески, поля, уже укрытые молодым хлебом, когда ровная скорость езды и работа сильного мотора успокоили, что-то в ней переменилось, и стало видно, что человек она в общем-то душевный, разве что излишне замотанный.

— Вы извините за давешнее,— обернулась она с переднего сиденья.— Это так, сорвалось… Но времени действительно мало. А впрочем…

Мне показалось, что она едва заметно улыбнулась.

— А впрочем, не обращайте внимания. У нас всегда его нехватка. Такая жизнь, все бегом и бегом.

Тамара Николаевна Коновалова работает секретарем Глазуновского райкома партии. Вызывали ее в обком по неотложному делу: в Глазуновке намечено провести областной семинар секретарей райкомов и председателей райисполкомов. Будут смотреть, как район выполняет Продовольственную программу. Семинар — не пустяк. Готовиться надо всерьез. Потому что и люди приедут серьезные, глазастые, вникать станут, подмечая каждую мелочь. А на все про все отпущен месяц.

…Глазуновка — это районный поселок в полуста километрах от Орла по дороге к Курску. И когда едешь среди распаханных полей — земля удивительно черна и просторна,— даже возникает вопрос, почему столь благодатные с виду места, мало похожие, допустим, на брянские пески или северные кулиги, тоже причислены к Нечерноземью. И все же…

— Это только видимость одна, что у нас черноземы,— говорила по пути Тамара Николаевна.— А на штык лопатой копни, там чистая глина. Работать с этой землей и работать.

По орловским меркам, район небольшой — одиннадцать колхозов и три совхоза. Хлеб, конопля, гречиха, сахарная свекла… А крупных успехов — и в этом вся соль — тут никогда не знавали, урожаи были до неприличия малы.

— Это ж позор и стыд,— возвращаясь к недавнему, говорила Тамара Николаевна.— Вроде застой тогда был. Понимаете, я о чем? Ведь люди работают. От государства и техника и удобрения поступают. А как жатва, так в бункере пять центнеров на гектар. Непостижимо. Прямо загадка за семью печатями…

Положим загадок особых не было, как не было и не будет на хлебной ниве чудес: гектар не сам по себе кормит — всему начало человек, его отношение к полю, которое он пашет.

Деревенские проблемы для Тамары Николаевны были не в новинку. За плечами сельская школа, институт, полевая работа… Долгим был путь, и те вопросы, которые донимали сельских механизаторов, председателей, агрономов, мучили и ее, секретаря райкома, они были знакомы ей в тонкостях. И разве дело только в системе оплаты? Все так: рубль, выплаченный за промежуточную операцию — пахота, сев, уход за посевами,— выплаченный независимо от того, будет или нет в поле урожай, расхолаживал человека. Все так. Но и, помимо этой системы оплаты, достаточно было всяческих сорняков, заполонивших хлебную ниву. Да что было? Они и есть! И вся острота, удовольствие жить сегодня, может быть, в том и состоят, что идет небывало активная прополка, удаление негодных форм и методов руководства экономикой, в том числе и сельской.

— Не дело, конечно,— говорила Тамара Николаевна,— когда, допустим, председатель колхоза не может по собственному усмотрению установить структуру посевных площадей или размер дойного стада. Он лишен самостоятельности. Он зашорен инструкциями, указаниями сверху. И это «колесо» давит. Так далеко не уехать…

Короче говоря, до недавнего времени Глазуновский район не управлялся с государственным планом, вечно замыкал областную сводку.

А теперь вот семинар. На примере Глазуновки будут учить другие районы, как надо работать. Есть чему поучиться: в короткий срок, используя созданные в соответствии с решениями майского (1982 г.) Пленума ЦК КПСС благоприятные экономические условия, партийная организация района добилась заметных сдвигов в развитии сельского хозяйства. Хотя и проблем осталось много. Это ведь тоже было отмечено в постановлении ЦК КПСС о работе Глазуновского райкома партии.

II

Погода стояла теплая и сухая. Посевная подходила к концу. И каждый день с утра я уезжал первым автобусом в колхоз имени Жданова. Колхоз этот как колхоз, без заслуг век он жил и вниманием не избалован. Часть его деревень тихо достаивает, некоторые уже исчезли с лица земли, названия их, как место рождения, сохраняются лишь в паспортах тех, кто навсегда покинул эти некогда густо заселенные местности. Основная жизнь ныне — в центральной Васильевке, которая припала огородами к речке Неручь, заросла черемухой и тополями.

Я любил бывать в Васильевке. Можно было, конечно, и в «Родину» поехать и в «40 лет Октября»… А «Мир» и вовсе упирается краем поля в райкомовский порог. Два шага! И хозяйство справное. Но именно это обстоятельство и не пустило в «Мир», а колхоз имени Жданова поднимался почти из «небытия» и был поэтому интересен.

— Насчет «небытия» не знаю,— поправил меня тамошний председатель Иван Михайлович Ильин, человек обстоятельный и в суждениях неспешный.— А вот расформировать колхоз намечали. Это точно. Хотели землю нашу передать в сельхозтехникум, да там не пожелали эдакую обузу брать.

И еще неизвестно, как сложилась бы судьба колхоза и самого Ивана Михайловича, но приход его совпал с теми переменами, которые обозначились в целом по району. Он начал с дорог. Был до Ивана Михайловича побитый проселок, только трактором и одолеть, а чтобы вызволить с фермы молоко, то и двух тягачей недостаточно. Дороги отсыпали. Где асфальт положили, где бетонные плиты, эдакие узкие пластины с железными петлями. Неказисто кажется. Скок! Скок!— скачет машина, словно по клавишам, подбираясь к молочной ферме, того и смотри язык ненароком прикусишь на прискоках.

— Ничего, ничего,— улыбается Иван Михайлович.— Скорость невелика. Зато в любую погоду проехать можно. Надежность появилась.

Замечаешь строительный замах. Молодежная улица кирпичных домиков, аккуратных, как скворечни. Весной вторую улицу заселили. Стоит двухэтажный куб правления. Гостиница.

И дорогу и размах с жильем председатель ставит в заслугу правлению. И справедливо. Тамара Николаевна его в этом поддерживает. Ведь под лежачий камень, известно, вода не течет. Всегда нужны энергия и смекалка. Только не лишне уточнить, что на асфальте ныне живут и «Родина» и «40 лет Октября»… Все колхозы и совхозы района — без исключения каждый — соединились с райцентром! Как говорит Иван Михайлович, «надежность появилась». А это вовсе не то, чтобы одному, пусть и очень пробивному, удачливому председателю козыри выдать.

Глазуновский райком партии решительно отказался создавать режим особого благоприятствования одному хозяйству, в то время как другие тащатся в хвосте. Оздоровление экономики происходит не за счет одиночек, а за счет согласованной работы всех звеньев агропромышленного комплекса.

III

Практика большой страны имела немалый опыт по разработке различных форм организации труда в сельском хозяйстве. Но лучше, чем хозрасчетные звенья на коллективном подряде, придумано не было.

— Первый год получилось у нас так-сяк,— рассказывал Иван Михайлович.— Даже мало кто верил, что созданные звенья могут что-либо изменить. Создали, а толком и не знаем, сколько человек должно в звено входить, сколько земли… Сначала для каждой культуры отдельное звенышко создали—свекловичное, конопельное, зерновое. Наплодили мелкоты, а видим — нет, так не пойдет, звено должно иметь полный севооборот…

Он рассказывает, а сам поглядывает за окно. Там, через дорогу, чернеет поле, по полю трактор сеялку таскает, и ветер косо рвет, сносит на сторону шлейф пыли. Иван Михайлович смотрит и морщится, не нравится ему ни этот ветер, иссушающий землю, ни пыль, а более, что трактор постоянно тормозит, и тракторист в белой пляжной кепчонке с целлулоидным козырьком, прыгая из кабины, челноком бегает от трактора к сеялке, побрякает там, постучит и опять к кабине бежит. Что ни минута, то остановка.

— Я сейчас,— говорит Иван Михайлович и решительно уходит. Он прямиком, по пашне, черпая ботинками сухие крошки земли, шагает к трактору. Затем оба, председатель и тракторист, ходят вокруг агрегата, машут руками, сидя на корточках, разгребают землю, проверяя, как часто ложатся семена,— а ложатся они почему-то редко. Наконец Иван Михайлович столь же решительно возвращается в кабинет и повисает на телефоне.

— Алё! Алё!— дышит он в трубку.— Сельхозтехника? Есть там кто из начальства? Что? Конец недели? Тарубарова мне. Пожалуйста, поищите. Я подожду.

В иной раз он и звонить бы не стал, да больно уж нескладный завязывался узел. Дело в том, что всю колхозную пашню делили между собой три звена. Одно, свекловичное, держалось особняком. И не о нем речь. А два других имели полный севооборот. В первом подобралась молодежь, во втором — люди постарше. И отношения между звеньями складывались непростые. И когда делили землю, Иван Михайлович, многое предвидя, бросил в свою шляпу две скрученные бумажки и предложил, чтобы без обид и споров звеньевые тянули жребий. Так поделили они землю.

Дальше каждое звено получило трактора, прочую технику, хозрасчетное задание, денежный фонд. Работайте. Распоряжайтесь. Вы хозяева и земле, и технике, и горючему, и деньгам, и самим себе. Помесячно будете получать аванс. А в конце года — доплата в зависимости от урожая. Благодаря тем звеньям колхоз впервые обошелся без привлечения механизаторов из Орла. И вспахали. И посеяли. И урожай взяли под двадцать центнеров с гектара и зябь подняли, чего в колхозе никогда не бывало.

— Похожее переживал и весь район,— говорила мне Тамара Николаевна.— Были голоса, чтобы звенья на подряде создавать выборочно, в отдельных хозяйствах. Мы на это не пошли. Ну, допустим, создали бы. Они добьются пусть даже небывалых успехов, а люди станут показывать пальцами, дескать, все это показуха, опять, дескать, для одних создали тепличные условия, и они в рост пошли, другие — в забросе. Хуже нет, когда недоверие плодится. И после обстоятельного обсуждения в хозяйствах, реальной оценки возможностей решили переходить на подряд всем районом.

В каждом хозяйстве без исключения всю землю отдали в распоряжение звеньев. Были промахи, ошибки. Были сомнения. Но люди учились. И если в прошлые годы то там трактор стоит на обочине, то тут простаивает, то ныне этого не увидишь. Культура земледелия поднялась. Бывало, около основной дороги все поле колеями изрежут — не жалко! Теперь ни-ни. Свое поле стало. Свой хлеб. Люди поверили и в себя и в бригадный подряд. И это удивительное состояние, когда живешь и видишь, как меняются люди, как отношение к земле меняется.

Покуда я жил у Ивана Михайловича, было немало случаев, чтобы убедиться, насколько Тамара Николаевна права. Но вернемся к тем двум звеньям, что обеспечили успех колхозу имени Жданова. Хотя результат у обоих оказался высокий, в молодежном звене все же ладу больше было. В поле они раньше выехали. С поля — тоже. «Старики» иногда даже звали молодых на помощь. Но это ж поклониться надо! А гордость — штука щепетильная. Во-вторых, приглашая человека со стороны, звено платит ему из собственного фонда зарплаты.

А деньги тоже жаль!

Колхоз приобрел две новые кукурузные сеялки. Молодые без проблем отсеялись. У «стариков» же не заладилось.

IV

Как раз в те дни слышал я разговор Ивана Михайловича с заезжим представителем из района.

— Что голову ломать?— сказал представитель.— У тебя же вторая сеялка есть в молодежном звене. Возьми ее и сей. Распорядись, дай команду.

— А я имуществом звена не распоряжаюсь.

— Так ты же председатель! Ты командир! Начальник!

Иван Михайлович объяснял терпеливо, что, переходя на бригадный подряд, они объявили звенья хозяевами земли не для того, чтобы при первом удобном случае их обмануть. Обмани — и веры не будет. Это раньше мы командовали, дергали людей и отучили их думать. «Начальству с его колокольни видней». Не командовать надо человеком, который хлеб растит, считаться надо с ним, с его характером, привычками, с его знанием. Если уж хлеб всему голова, то, значит, голова и тот, кто его растит. Не иначе.

— Нет, я приказывать и самовольничать не буду. Не могу.

— Вот дожили,— удивился представитель.— В одном колхозе еще два колхоза развели.

Когда представитель уехал, я спросил Ивана Михайловича, неужели и впрямь нет возможности воспользоваться второй сеялкой, и он ответил, что, разумеется, возможность такая есть. «Только не силой приказа». Он с молодыми, кстати, разговор уже имел, а те заявили, что сеялку дадут, не пожалеют, но пусть сам звеньевой придет и попросит, чтобы не по верхам, не через председателя решалось, а на уровне звеньевых. Иван Михайлович объяснил ситуацию звеньевому «стариков» Николаю Заболоцкому. Тот, однако, надеется, что сам отладит высевающий аппарат.

Иван Михайлович, уважая позицию обеих сторон, решил все же ускорить ход событий и позвонить в район.

— Алё! Николай Павлович? Привет! Послушай, что скажу… Приезжай, голубчик, взгляни своим глазом. Да, знаю, что завтра выходной, знаю. Но это ж раньше мы вроде чужими были. Теперь мы в РАПО. Одинаково отвечаем за хлеб…

К вечеру явился Тарубаров. Он намного моложе Ивана Михайловича, что не мешает им быть на дружеской ноге. Плотный, в коричневом, как каштан, костюме, он держит себя уверенно, по-свойски.

— Жду тебя, Николай Павлович. Давай прямо в поле, сеялка стоит.

Теперь они втроем разгребают землю, машут руками, гайки откручивают. Тарубаров что-то записывает и обещает, что утром отыщет токаря — выходной!— и лично доставит запчасти в поле. «Таких на складе нет. но выточить можно». Потом с Иваном Михайловичем они обсуждают в кабинете районные новости.

Тарубаров до недавнего известен был в Глазуновке как управляющий районной Сельхозтехникой. А как создали РАПО, возглавил единую инженерную службу района. Ему даже подчинили инженера сельхозуправления. А что? Прежде колхозы и Сельхозтехника, обслуживающая их организация, никак не завязаны были на урожае. Колхозы убыточны — Сельхозтехника при любых погодах с прибылью. Два разных ведомства. Теперь разработали структуру такую: районный организм — единое целое.

— Мы строим в колхозе дом,— объясняет по-своему Иван Михайлович.— В районе пять строительных организаций. Одна стены ставит, другая отделкой занята, третья — сантехникой и т. п. И каждая, делая свое дело, кромсает, долбит то, что сделано другими. Каждая по-своему права, а спросить не с кого. Где смысл? Почему, спрашивается, не иметь одного ответчика, единую строительную организацию? Иначе ведь распыл, разброд.

Так, помимо инженерной службы, которую возглавил Тарубаров, в районе создана единая служба агрономическая, зооветеринарная, экономическая…

— Кстати,— сказал Тарубаров,— ты к семинару готовишься? Мехдвор тебе надо в порядок привести. И навес для хранения техники перекрыть.

— Надо, надо,— соглашается Иван Михайлович.— Он и был у меня покрыт, да тут вихрь прошел, ураган, весь шифер сбросило.

— Только не тяни,— советовал Тарубаров.— Событие серьезное. Этот семинар будет смотром всех районных начинаний.

И, посвящая меня в суть дела, Тарубаров стал говорить, что как только район начал внедрять внутрихозяйственный расчет и бригадный подряд и менять в рамках РАПО структуру управления, к ним, в Глазуновку, едут с тех пор и едут со всех концов делегации.

— И все, кто приезжает, настроены так, словно хотят увидеть тут небоскребы в поле, чудеса необыкновенные. И обижаются даже, что ничего такого не показываем. А как показать, что меняется психология пахаря, что пробуждается в нем хозяин? Район вышел на первое место в области по продаже сахарной свеклы и на второе по хлебу… Раньше в хвосте тянулись… И люди те же и земля, а результаты несравнимы. Чтобы понять, что и откуда, надо жить здесь, знать, от чего мы ушли, только так осознаешь перемены и оценишь их.

Тарубаров говорит о том, что им удалось и что не очень, о надеждах, о том, что мешает развивать эксперимент — «засилье старых привычек мучает», и о первом секретаре Тамаре Николаевне, которая раскрутила все районное колесо и не дает сбавлять оборотов.

— Она и потребовать может. И понять. И взять в случае чего ответственность на себя.

Велика в людях энергия и желание новизны, чтобы порядка на земле прибавилось, чтобы ушла, сгинула расхлябанность, от нее деревня устала. Люди хотят живой мысли и дела, чтобы появился конкретный смысл, не болтовня, от которой звенит в ушах. Они готовы на любой риск, лишь бы не сидеть сложа руки, лишь бы польза была. Ведь ни машин, ни тракторов в районе не добавилось, ни земли. Активности добавилось. И в этом прямая заслуга райкома, который создает необходимые условия для проявления инициативы и самостоятельности людей.

V

Хлеб замер в полях от зноя. В районе ждали дождя. Ветер гонял по дорогам пыль. Иногда наплывала пустая, дымчатая пелена или случайное облако роняло редкие, скупые капли, оставляя в пыли крапчатый, дразнящий след,— все было обманно, озимь и ярь ждали настоящего обложного дождя, который единственный мог напоить их влагой.

В те дни мы редко виделись с Тамарой Николаевной. Забот и дел невпроворот, особенно теперь — затянулось отставание животноводства, что тем более заметно на фоне первых успехов Глазуновки.

Едва солнце всходило, Тамара Николаевна была уже за рулем и уезжала в поле. Потом из Москвы, из министерства люди нагрянули. Опять в Орел вызывали. Но каждое утро она все же успевала побывать в поле. Зато и не было человека, который бы лучше знал положение.

А я пропадал у Ивана Михайловича. Кукурузная сеялка так и не пошла. Оказалась с заводским дефектом. Звеньевой скрепя сердце поклонился-таки молодым, те сеялку дали, однако с условием, что работать на ней будет человек из молодежного звена. Так, сочли, техника будет сохранней.

Однажды — уже кончали сев — к полю подкатила Тамара Николаевна, и мы возвращались в Глазуновку с ней вместе. В тот день по углам, за лесом, погромыхивало, темнело, несло свежестью и к вечеру наволокло туч.

— Неужели польет?— поглядывала в ту сторону Тамара Николаевна.— Давайте, милые, смелее. Давно вас ждем.

И когда проехали деревню Кривые Вершки, по асфальту смачно защелкали редкие, крупные капли, в воздухе словно раздался шепот и резко запахло пылью. Затем дождь припустил, дорога потемнела, дышать стало легко, и колеса шипели по мокрому асфальту, как в сковороде масло. Тамара Николаевна попросила остановить машину и, открыв дверцу, шагнула под водяные струи. Ее окатило, как из ведра. Прическа, белая кофта и черная, длинная юбка — все враз промокло, облепило ее, но, не обращая внимания, она, как девочка, сняв туфли и держа их за ремешки, на отлете, побежала вперед по лужам… Знала бы она, что скоро эти дожди будут лить и лить…

А впереди была осень, желтая осень с хлебом.

Сергей Макаров
Фото С. Кузнецова
Журнал Крестьянка, № 10-1984 г.

Журнал Крестьянка, №10-1984 г., стр. 8 Журнал Крестьянка, №10-1984 г., стр. 9Журнал Крестьянка, №10-1984 г., стр. 10Журнал Крестьянка, №10-1984 г., стр. 11

No comment yet.

Ответить